Какая любовь выше закона?

– Вот живет человек в браке, вдруг его посетило чувство к третьему человеку. Может ли это чувство быть любовью? И что делать в этой ситуации?

– Эта проблема возникает в любой семье, рано или поздно. Или один раз, или два раза, порой больше. Пережить такое испытание надо каждой семье, потому что люди живые и живут среди людей.

Ничего страшно в этом нет, если правильно к этому относиться. А как правильно относиться? Если мы в браке, то какие могут быть вопросы?

Мы любовь воспринимаем как некую вседозволенность, как будто она выше всех законов. Да, ты встретил женщину, к которой у тебя возникло чувство. Но у тебя есть двое детей, жена. Есть долг теперь. «Долг» – слово, которое мы не любим, но есть долг быть рядом с женой, воспитывать детей.

Тебе надо пережить это чувство. Переживи, помучайся, пострадай, исчезни на какое-то время, в зависимости от своих особенностей характера как-то реши эту проблему, зубами поскрипи. Ну что делать, напейся, другу в жилетку поплачься.

Любовь только и может быть жертвенной. Как только речь заходит о жертвенности, тогда и начинается любовь. Вот и прояви любовь к своей жене, которая дала тебе твоих детей. Любовь в семье – вот закон любви, который какая-то новая любовь не может отменить.

Всякое бывает, может, детей нет, а человек хочет быть отцом. Вот у старца Паисия говорится, что порой в счастливых семьях Бог не посылает своих детей, чтобы устроилась судьба какого-то сиротки. Можно усыновить, удочерить ребенка. Ну, перешагни через себя, через этот свой эгоизм.

У меня был знакомый, гулял по-страшному. Но говорил, что у него всё это красиво, у него это – чувство, а вот у других – измены. К себе таких понятий не применял, ему казалось, что у него всё другого порядка.

На самом деле у всех всё такого же уровня, всё называется одними и теми же словами. Если ты женился, то у тебя перед этим человеком долг, иначе надо было дальше прыгать по чужим подушкам и не жениться. А если ты женился, то – всё, оставляй все задние мысли и начинай воспитывать своих детей и беречь свою жену. Просто это наш долг, ну, скучное слово, но кто говорил, что нам будет всегда весело в этой жизни?

А сколько случаев, когда умный муж видит, что жена кем-то увлеклась, он перетерпит, и всё постепенно зарубцовывается, становится на свои места, и живут дальше хорошо. Запретим себе попрекать этим, простим.

В книжке «Какого цвета боль?» я рассказала о судьбе одной женщины. У неё всё было: здоровье, муж, достаток. Но случился служебный роман, она решила завоевать чужого мужа. И закончилось это тем, что в разговоре с его женой, а женские разговоры часто сложные, они стали драться, она схватила нож и ткнула её. Слава Богу, не убила. Получила семь лет. Но она побоялась отвечать, ей было стыдно, такой благополучной, начать совсем другую жизнь. Без паспорта, как была в зале суда, так и ушла в бега, скиталась несколько лет. И вот в тюрьме она сказала мне интересные слова: «Я умудрилась преступить все заповеди Божьи через эту историю. Поэтому я не срок мотаю, а отбываю наказание». Слава Богу, у неё хватило ума все разложить по полочкам. Есть надежда, что она выйдет из тюрьмы, и будет жить так, как надо. Но это очень дорогой путь к пониманию того, что можно, а чего нельзя.

© Realove.ru

Об авторе: Наталия Евгеньевна Сухинина

 

 

 

Читать другие материалы автора:

 

 

Чистота сохраняет внутренний свет

Безответная любовь – красивое чувство

Любовь может быть только жертвенной

 

---

Приложение

Какого цвета боль?

 

Она махнула мужу рукой из окошка, дождалась, когда его машина скрылась за ближайшим домом и стала убеждать себя, что у неё всё хорошо. Нет, ну правда. Другие вон как живут: копейки до зарплаты считают, если какая покрупней покупка – залезают в кредит, во всём себе отказывают. А они купили два месяца назад румынскую спальню, недешёвую, решили не мелочиться, а уже – без долгов. Муж принёс зарплату, она зарплату и премию, быстренько покрыли все расходы. Да ещё и на приличный коньяк хватило – обмыли, как и положено, покупку.

Спальня действительно хороша. Лариса быстренько сгребла в мойку грязную посуду после их с мужем завтрака и решила ещё раз взглянуть на обнову. Но в спальне было неприбрано, и их покупка не смотрелась. Постель всклокочена, одна подушка на полу, в кресле валяется синий махровый халат мужа, дверца шкафа открыта нараспашку, муж искал чистую майку, торопился. Он всегда торопится, он всегда догоняет поезд. Лариса почувствовала, как к сердцу подступает знакомое чувство раздражения на мужа. Бесполезно приучать его к порядку, прибранная квартира бывает только тогда, когда его нет дома. А как придёт  – тут бросит, там не уберёт. Всё, хватит! Лариса привычно поставила себя на место. А другие как живут? У других-то чего только не бывает. Пьют! Ох, как пьют мужики. Мало что ли она таких видела? Вадим тоже не сказать, что трезвенник, но всё в рамках приличия. Так, иногда погудит с друзьями после бани. А ещё изменяют. Зачем далеко ходить? Ларисина подруга Вика вот уже полгода делит своего мужа с женщиной старше его, да ещё и с ребёнком. Узнала случайно, потеряла покой, извелась, а ничего поделать не может…

Лариса подошла к большому зеркалу в массивной деревянной раме. На неё смотрела молодая миловидная женщина. Пытливый взгляд, небрежная белокурая прядь. Нежность каким-то непонятным образом сочеталась в её лице с озорством. Чего было больше? Сейчас , в это осеннее утро, когда Лариса ещё не успела включиться в привычную жизнь, пока её ещё не понесло по кочкам городских бестолковых будней – больше было нежности и покоя. Озорство подразумевает общение, Лариса была дома одна.

Одна. Вот она, та горестная закавыка, которая цеплялась за её сердце, задевала его и оно время от времени побаливало. Так, легонечко, не остро, а побаливало. И напоминало этой болью, что живое, что страдает. У Ларисы с Вадимом не было детей. Пять лет совместной жизни достаточно, чтобы задуматься – почему? Достаточно, чтобы этого захотеть. Достаточно, чтобы начать пенять судьбу. Характер у Ларисы прямой, даже немного не по-женски жёсткий. Она никого не допускала к себе для обсуждения больной темы. Даже больше: демонстрировала полное безразличие к этому своему обстоятельству. Лукавила в разговорах напропалую «хотим пока для себя пожить», «ещё успеем, нарожаем». Но уже давно в кухонных посиделках после работы Лариса и Вадим серьёзно и озабоченно говорили о будущем ребёнке, переругивались, упрекали друг друга. Лариса уже давно проверилась у знакомого врача и врач в растерянности развёл руками:

– Лариса, у вас всё хорошо, не вижу причины в вас. Вы здоровая женщина...

– Тогда почему, почему?

– Уговорите мужа пройти обследование.

Уговорила. Не сразу. Вадим сначала отмахивался и серьёзно её уговоры не воспринимал:

– Вот ещё, по консультациям таскаться! Не проси, не буду.

– Я тебе не буду!

Лариса брала мужа измором. Каждый день:

– Вадим, ну сходи, что тебе стоит. Ради меня, ради нашей семьи.

И вот уже врач говорит не Ларисе, а Вадиму:

– У вас всё в порядке. Не вижу причины в вас. Вы здоровый мужчина.

Два здоровых человека. Мужчина и женщина. Тогда почему? «Почему?» – спрашивала Лариса Ларису в зеркале. Лариса в зеркале грустно смотрела из-под белокурой пряди и молчала. Потом усилием воли сбросила с себя набежавшую грусть и пошла на работу.

 

 

***

А в это время шёл на работу молодой человек по имени Славик. По паспорту – Вячеслав Степанович Устюжанин, но почему-то для всех – Славик. Был он высоким и стройным, шёл лёгкой походкой гимнаста, упруго и весело. Три остановки на троллейбусе, десять минут пешком. И вот она туристская фирма «Гудвин», небольшая, но вполне благополучная, крепко стоящая на ногах. Для Славика Устюжанина сегодня первый рабочий день в фирме. Он уже успел потрудиться менеджером в паломнической службе «Лампада», интересно, но платят мало. Здесь, в «Гудвине» предложили больше. Ему, Славику, необходима хорошая зарплата. Потому что, во-первых – он женат , во-вторых – имеет ребёнка, в-третьих – они снимают квартиру . Им ещё повезло: снимали они квартиру у родной тёти его жены, а потому не за сумасшедшие деньги, но для их семейного бюджета немалые. Жена Славика, Нина, работала в детском саду воспитательницей, тоже не ахти какие доходы. Работала ради

четырёхлетней Дашеньки. Конечно, они старались найти жильё подешевле, но разве это так просто?

Идёт Славик. И весело ему, и тревожно. В основном – весело, тревожно чуть-чуть. Начинать всегда чуть-чуть тревожно. Как встретят? Как сложатся отношения? Славик твёрдо решил представиться на новой работе солидно: «Вячеслав Степанович Устюжанин». Ему было неприятно, что его – мужа, отца, специалиста – звали Славиком. Но сделать он с этим ничего не мог.

- Вячеслав Степанович Устюжанин, – твердил он про себя.

Ему очень нравилось своё имя-отчество. Да и фамилия не какая-нибудь легкомысленная. Крепкая, надёжная, мужская – Устюжанин.

Уже к обеду весь «Гудвин» знал: пришёл новый менеджер. Фирма занимала всего-то один этаж, и директор, женщина «младшего» пенсионного возраста, молодящаяся, подтянутая, стуча каблучками, стремительно пронеслась, подталкивая вперёд Славика, по этажу с благой вестью:

- Знакомьтесь. Наш новый менеджер Вячеслав Степанович.

Славик улыбался, как и положено по протоколу – открыто, белозубо. Его попросили зайти в бухгалтерию, уточнить кое-какие формальности. Зашёл. Главный бухгалтер Лариса Васильевна Королькова. Молодая, но суперделовая, быстро всё Славику растолковала.

– Если что непонятно, обращайтесь.

– Спасибо, но я постараюсь беречь ваше время.

Славик был воспитанным молодым человеком, знакомым с этикетом и протокольными хитростями. Он вообще всегда старался быть вежливым, не конфликтовать, даже уступать во имя добрых отношений.

Пока ему нравилось всё. Фирма располагалась сразу за старым городским парком, в небольшом трёхэтажном особнячке. Немного в стороне от гудящих магистралей их немаленького города. Парк отсекал от «Гудвина» суету и, казалось, фирма жила своей размеренной, неторопливой жизнью. Но это только казалось. Всё в «Гудвине» было так, как и в любой другой фирме. Звонки, факсы, светящиеся мониторы. Уже к вечеру Славик, то есть Вячеслав Степанович, понял, что от него требуется, и особой разницы с прошлой работой не увидел. Надо крутиться. И там, в «Лампаде», и здесь, в «Гудвине».

День пролетел быстро. И вот он уже заглядывает в кабинеты коллег – попрощаться: «До завтра». Ему улыбаются, говорят: «До завтра».

Всё бы хорошо, но когда заглянул к директрисе, секретарша, молоденькая, чернявенькая, с хитрыми беспокойными глазками, проводила его

бессовестным взглядом до двери, махнула ему рукой как старому

знакомому и прошептала театрально-таинственно:

– Славик... До завтра!

Славик обречённо на неё посмотрел и жалко улыбнулся.

 

 

 

***

Осенний вечер недолог. К этому приходится привыкать после щедрого на часы и минуты солнечного летнего раздолья. Но где та грань между осенью и летом? Её не обнаружишь на глаз, как не всматривайся с прищуром в календарные горизонты. Темнеет небо и постепенно, и – вдруг. Вот и Лариса идёт и удивляется. Только вчера, казалось, она возвращалась с работы ещё засветло, а сегодня – уже в сумерках. Старый городской парк, спускающийся к Волге, весь – сплошные контуры. Этот парк, судя по всему, много повидал на своём веку. Тропы в нём широки и ухожены, они удобно петляют по парку и люди почти всегда стараются идти не спеша. Вот и Лариса. Утром не спеша не получается. Утром Лариса торопится, да и все гудвинцы тоже. Выйти из дома пораньше, чтобы прогуляться по роскошным аллеям приволжского парка – это не для русского человека. Но вот обратно, с работы...

Листва. Много листвы под ногами. Она шуршит приятно и однообразно, как шумит прибой. Вот ведь интересно: однообразные звуки, рождённые самой природой – шум волн, шелест листвы, потрескивание дров в костре, стук дождя по крыше, совсем не раздражают, напротив – успокаивают. А если всю ночь будет скрипеть входная дверь в подъезде? Или за стенкой бубнить телевизор? Или под окном кто-то громко смеётся? Совсем другое дело.

Идёт Лариса. Шуршит листвой и – размышляет. Идти домой совсем не хочется. Отлаженная жизнь кажется ей неинтересной – уж очень предсказуема. Сейчас она сядет в троллейбус, который, сделав небольшой крюк, доставит её почти к подъезду. Рядом у дома она купит хлеба, может быть, что-нибудь сладкого к чаю. Придёт чуть раньше мужа, переоденется в домашние джинсы и футболку, замельтешит челноком по квартире в мелких заботах и обязанностях. Потом они поужинают...

– Лариса Васильевна, вам на троллейбус? – её догнал лёгкий и стройный Вячеслав ... Степанович, кажется.

– На троллейбус. Но я не тороплюсь. Сегодня так хорошо в парке.

– А я вот, простите, тороплюсь. Дочку из садика забрать надо, сегодня у жены зачёт в институте, придёт поздно.

– Бегите, бегите...

Она посмотрела ему вслед. Новенький. Приятный молодой человек. Заботливый  – дочку из садика забирает. Вздохнула, вот и опять по больному. Дочка... Последнее время почему-то стало царапать всё чаще и чаще.

А вечером поссорилась с мужем. Слово за слово, ерунда какая-то, он чем-то задел, она не стерпела. Ушла в спальню, хлопнув дверью, он, хлопнув дверью, ушёл из дома. Придёт. Походит-побродит, пивка попьёт, явится. И всё-таки! Лариса начала свой привычный аутотренинг – всё у неё хорошо. Ну поссорились. Так ведь помиримся, не впервой. Все ссорятся, все мирятся. Зато живут по-людски, копейки не считают. Она – главный бухгалтер, приличная зарплата, машина, квартира. Вот – спальню купили. Без долгов.

 

 

***

– Лариса Васильевна, разрешите!

Сотрудники «Гудвина» гуськом, гуськом, бочком, бочком – и выстроились по стеночке её кабинета. Она поднялась из-за стола, смущёно глянула на сослуживцев.

– Дорогая Лариса Васильевна! Да просто – Лариса! Вы такая молодая и такая красивая. Мы поздравляем вас с днём рождения! Радуйтесь жизни, а нас радуйте своим присутствием в нашей фирме, – директриса слегка приобняла именинницу.

– А ещё радуйте нас вовремя выплаченной зарплатой, – добавил

кто-то.

Все засмеялись.

Ей вручили большую красивую коробку с изящными тонконогими фужерами. И – цветы. Огромные лохматые хризантемы. Цветы преподнёс Вячеслав Степанович, теперь уже окончательно и бесповоротно – Славик. Он чмокнул главную бухгалтершу в щёку легко и просто, как старого друга.

– Пусть эти цветы, хоть и осенние, подарят вашему сердцу весну, – торжественно произнёс Славик.

– Долго сочинял?

– Ну это факт, домашняя заготовка!

– Небось с женой репетировал...

Смеялись, шутили. Лариса улыбалась и очень нравилась сама себе. Сегодня она, конечно же, не поленилась, чтобы выглядеть ослепительно хорошо. Удалось. Лариса забегала утром в парикмахерскую и теперь у неё была летящая причёска, вот только непослушная прядь то и дело спадала на лоб и Лариса небрежным движением откидывала волосы назад. Она была в ослепительно белой блузке, воротничок которой был расстёгнут ровно на столько, чтобы был виден изящный кулон – на тонкой серебряной цепочке – крошечная капелька жемчуга, чистая, радостная слезинка – подарок мужа к юбилею свадьбы. Строгая чёрная юбка офисной длины, туфли, в которых она чувствовала себя очень комфортно, несмотря на высокий тонкий каблук. Итальянские...

Всю вторую половину дня она просуетилась, изобретая офисное застолье. Делала бутерброды, мыла фрукты, расставляла бокалы. К концу дня пробежала по кабинетам:

- Не расходитесь, жду вас у себя. По рюмочке за моё здоровье.

Да с радостью! Сели тесно и дружно. Первый тост – директриса.

Немного официально, зато после него вскоре и ушла. Все вздохнули с облегчением, повторили. Жевали бутерброды и молчали. Недолго. Вскоре за столом стало шумно и бестолково. Кто-то кому-то подливал, кто-то кого-то о чём-то спрашивал. Как это и водится на корпоративных вечеринках, заговорили о работе. О Турции, которая в этом сезоне не котируется, о новых маршрутах на Север, в Карелию.

Славик рассказывал о Соловках.

– Несколько раз за сезон там был. Ну я вам скажу – мощь! Сколько священников на этой земле полегло. Там место одно есть – остров Анзер. Земля кровью пропитана. Даже берёзы на ней крестом растут.

– Как это крестом? – не поняли.

– В форме креста, вопреки всем законам природы. Сам видел. Сфотографировал. Могу принести показать...

Славик рассказывал увлечённо, все с интересом его слушали. Потом заговорили о предстоящих отпусках. Кто когда и кто куда.

– Мы с мужем на море давно не были. Хотелось бы в августе, в августе самое тёплое море, но до августа ещё дожить надо, – сказала Лариса и вздохнула.

– Доживёшь, какие твои годы…

– Поезжай в Эмираты, там всегда море тёплое.

– А мы с женой в этом году хотим на байдарках сплавиться. По Карелии, – Славик весело жевал бутерброд.

– А с кем же дочка? – поинтересовалась Лариса.

– А дочку тёще. Она Дашку любит без памяти, только и ждёт, когда мы её попросим с ней посидеть.

– Давайте за детей, – предложил кто-то.

– За детей!

– Конечно, за детей!

Лариса почувствовала, что у неё запершило в горле. Она из-под непослушной пряди взглянула на жующих коллег. Как не стыдно! Знают же, как ей больно слушать такие разговоры. Ведь у неё сегодня день рождения! Вдруг... она встретилась глазами с Славиком. Он смотрел на неё сочувственно, чего она меньше всего ожидала. Опустила голову. А Славик встал:

– Ну уж нет, – сказал твёрдо, – мы забыли, по какому случаю собрались. У Ларисы Васильевны сегодня праздник. Я предлагаю тост за неё. Много я видел за свою долгую трудную жизнь главных бухгалтеров, – он шутливо, по-стариковски, зашамкал, – но та-акую красавицу-главбуха – поверьте, первый раз вижу.

И опять смех, бестолковые разговоры, потом анекдоты, потом посплетничали немного для порядка, потом выпили «за наш замечательный коллектив».

Потихоньку начали расходиться. Лариса задержалась. Надо было прибраться в кабинете, убрать в холодильник остатки еды.

Она шагала к троллейбусу с букетом хризантем, шагала, как и

положено именинницам – голова поднята, походка уверенная. Коньяк слегка кружил голову, размывая острые углы Ларисиного бытия. Действительно, какие её годы! Всего-то тридцать. Всё у неё ещё будет. Ещё успеет родить, и не одного, ещё успеет нанянчиться.

Старый парк – сплошная темнота. Но не страшно. Тут как дома – знаешь каждый уголок. Тропа, она обязательно приведёт к троллейбусу. Догнал Славик.

– Вы простите нас, – вдруг сказал он. – Я понял, взглянул на вас и понял – вам больно слышать про детей. Ведь у вас нет детей?

Он спросил это так просто, без всякого показушного панибратства. Лариса, которая никому не позволяла лезть к себе в душу, тем более обсуждать сердечные тайны, вдруг опустила голову и тихо произнесла:

– Нет детей. Пять лет живём с мужем, а нет... Мы уже и проверялись с ним, у меня всё в порядке, и у него тоже. А вот пока одни...

– Не унывайте. Ещё родите. Какие ваши годы, Лариса Васильевна.

– А давайте на ты. Зовите меня Лариса, хорошо? А я вас тоже буду звать...

– Славик? – он громко вздохнул. – Значит, на ты?

Гостей Лариса и Вадим ждали в выходной. А сегодня, после вечеринки, просто посидели с мужем на кухне, он выпил, а она уже не стала. Лариса рассказала, как хорошо её поздравили в «Гудвине», только о разговоре с Славиком о детях промолчала. Не хотелось сегодня о грустном. Хотя, конечно, конечно, какие её годы!

На следующий день Славик заглянул к Ларисе в кабинет и показал соловецкую фотокарточку – берёза в форме креста.

– Вот смотрите, я рассказывал вчера...

Действительно. Обыкновенная берёза с устремлённым в небо белым стволом. А поперёк этого ствола ещё один – будто приколоченный, крестом, но с ветками.

– Ничего себе! Неужели такое возможно?

– Всё возможно. Там, на Соловках, земля особая. Кровью священников полита. Вот и растут берёзы – крестом.

Славик освоился в «Гудвине» довольно быстро. Был он услужлив, предупредителен и – совершенно неконфликтен. Приходил вовремя, не опаздывал, не пустословил, целый день занимался делом, звонил, договаривался о деловых встречах. Когда приходили клиенты, ещё не решившие, куда им направить свои стопы, Славик становился незаменимым. Он увлечённо рассказывал и о Турции, и о Кипре, и о российских курортах. Всегда удачно – люди отдавали предпочтение «Гудвину». На правах приятеля (они же на ты) Славик забегал в бухгалтерию к Ларисе. Попить кофе, немного поговорить. Ларисе он не докучал, потому что имел чувство такта.

Девчонки из бухгалтерии хихикали беззлобно, слегка подкалывали. Славик действительно становился всеобщим гудвинским любимцем. А Ларисе очень хотелось взглянуть на фотокарточку жены Славика. Какая она? Блондинка как она, Лариса, или брюнетка? Какие у неё глаза, какая причёска? Да и вообще…

Она уже знала о Славике всё. Что они с женой снимают квартиру, однокомнатную, другую им не по средствам. Нина, жена Славика, из небольшой приволжской деревни, у неё там мама, папа умер от инфаркта. У самого Славика родители живы, но жилья нет, сами ютятся в однокомнатной. Пока не было Дашеньки, жили вместе, как-то терпели, но родился ребёнок, пришлось снимать. Славик, работая в паломнической службе, много ездил, разрабатывал новые маршруты. Нине его работа не нравилась: дома бывает редко, денег приносит мало. Стали ссориться на этой почве, и Славик ради семьи пришёл в «Гудвин». Здесь действительно платили побольше, командировок поменьше.

Славик охотно рассказывал Ларисе о своём житье-бытье.

– Представляешь, вчера прихожу, а Дашка мне выдала: «Папа, я замуж вышла за Ромку. Завтра скажем Ромкиной маме, как думаешь, она не заругается?»

Славику весело, он заглядывает в глаза Ларисе. А Лариса уже слегка в обиде. Сколько можно слушать о его Дашке? Ведь он же знает…

Но Славик всегда охотно слушал и Ларису. Когда он заглядывал в

её кабинет и замечал, что Лариса расстроена, решительно усаживался напротив:

– Рассказывай.

И она рассказывала. Чаще о ссорах с мужем. Славик был из тех, кто умел слушать. Лариса уже несколько раз ловила себя на том, что после таких «исповедей» Славику, ей становилось легче. Славик умел успокоить:

– Не расстраивайся. Всё, что ты рассказала, называется одним словом – жизнь. Вот и относись так – жизнь есть жизнь. Ничего страшного пока в твоей жизни не произошло.

Время шло. Ссоры с мужем продолжались. Беседы с Славиком становились всё желаннее и длиннее. А ещё они теперь вечером всегда вместе шли через парк домой. Длинная тополиная аллея ровно и однозначно вела их к троллейбусной остановке. Каждого – к своей. У кромки парка они расходились в разные стороны...

 

 

***

Служебные романы начинаются стремительно и смело. Азартно. Ведь есть зрители. Есть наблюдатели. Союзники. Враги. Никогда Лариса всерьёз не думала ни о каких, тем более служебных романах. Воспитанная родителями в строгости, она всегда видела перед собой добрые семейные отношения, конечно, не без сбоев. Но именно сбоев, после которых всё возвращалось на круги своя. Единственная дочка, она всегда чувствовала, как её любят, как о ней забоятся, как близко к сердцу принимают её проблемы родители. Измен не было в их семье. А об изменах других они почти не говорили.

Все служебные романы начинаются красиво. Лёгкий, ни к чему не обязывающий флирт кружит голову лучше любого шампанского. Кажется – ничего, ладно, что тут страшного? И Ларисе так казалось. Она всё быстрее бежала по старому парку в «Гудвин» и всё медленнее шла после работы к остановке. Славик дорожил этими минутами и она знала, что дорожил... А потом он уехал в командировку в Петербург. Всего на неделю. Она почувствовала: без Славика ей плохо. Мир «Гудвина» из яркого стал серым и однообразным. Мир собственного дома, квартиры с румынской спальней, с грубым и неотёсанным мужем – ну просто невыносимым.    Нe выдержала, отправила sms-ку: «Приезжай скорее, скучаю. Лариса». Отправила и будто перерезала ленточку в сладкую и греховную жизнь. Что почувствовала? Облегчение. А ещё томление сердца, в котором так трудно разобрать, чего больше – счастья, тревоги ли, а может – стыда?

Надо ли говорить, что с мужем отношения не улучшались. Вадим всё чаще вскипал, гневался, а она обижалась и не разговаривала. Думала ли она о Нине, Славиковой жене? О, ещё как думала! Разбирало любопытство: какая она, Нина? Славик никогда не показывал ей фотокарточку жены, а она, Лариса, хотела знать, кто же из них лучше. Злорадная, нездоровая мысль, свившая гнездо в нездоровом сердце, занимала это сердце всё чаще и чаще, чем другие:  «Я лучше её. Он увлечён мной, я это знаю точно! Значит, я лучше её».

Еле дождалась счастливого понедельника. Проснулась утром в нетерпении, в радости – Славик! Сегодня он возвращается! Позвонил, сказал, что едет прямо в «Гудвин», к ней. К ней! Не домой, к Нине! Я лучше...

Застучало сердце. Его не обманешь. До пропасти оставалось всего несколько шагов. Но сердце обожает обманываться, оно не любит правды, оно прячется от правды. Вот только стучит. Как стучит! Счастливо.

– Можно? Разрешите войти, Лариса Васильевна?

– Хочу напомнить, что мы на ты...

– Лариса, здравствуй...

Он стоял перед ней красивый, стройный как гимнаст. Славик. Смотрел на неё. Не отводил глаз. Она знает, когда так смотрят. Она не любила на себе таких взглядов мужчин. Но этот взгляд – он особенный. Пусть смотрит.

Вечером они пошли до троллейбуса. Как всегда – вместе. Как всегда до развилки двух широких аллей. Но всё равно – уже в одну сторону.

Надо ли рассказывать дальше, как всё произошло? Произошло так, как происходило и до них, сто, тысячу, десять тысяч раз. Она знала, что измена – это плохо, это предательство, это некрасиво. Но только не со Славиком. У них с ним всё по-другому. У них – красиво.

Лариса бултыхнулась в эту любовь с разбега. Будто с высокого берега в омут. Встречались на даче у друзей, даже в офисе, изобретали самые невероятные способы свидеться. Постепенно эта жизнь из прекрасного греховного обмана, из острой, из захватывающей дух, превратилась в накатанную и – привычную. Не буду рассказывать подробно о встречах Ларисы и Славика. Это не главное в нашем с вами повествовании. Главное – другое.

Понять и ужаснуться той лёгкости, с которой человек, совсем не падший, а приличный, порядочный, покатился вдруг под горку. Всё быстрее и быстрее, набирая скорость и теряя в одночасье все приобретённые жизнью ценности.

 

***

Лариса не могла видеть своего мужа. Он вызывал у неё отвращение и брезгливость. А Вадим прямой, недипломатичный, не особенно пытался анализировать состояние жены. Он наскакивал на неё с упрёками, обзывал её погаными словами – не церемонился.

Лариса бежала зализывать обиды к Славику. Славик умел утешать и слушать. «Какие они разные, – думала Лариса. – Вадим – мужлан неотёсанный, а Славик – какая у него тонкая, какая красивая душа». От Славика мысль обязательно текла к Нине. Как хотелось Ларисе хоть одним глазком увидеть жену Славика. Она завидовала Нине, ведь у них с Славиком общий дом, дочка. Именно к ней, под крышу их с Ниной дома возвращался Славик после поспешных и воровских свиданий с Ларисой. Конечно, в «Гудвине» знали об их романе. Кто-то, может быть, и осуждал. Но в глаза ничего не говорили, а за глаза – не всё ли равно?

Прошёл год. Лариса даже внешне очень изменилась. Грань между нежностью и озорством её облика стала как-то чётче, грубее. Взгляд её голубых глаз слегка посветлел, будто лёгким ледком подёрнулся. В нём обозначились дремавшие доселе бойцовские качества характера. Стойка. Перед жизнью, от которой можно ожидать всего. Перед недругами. Всё знаю. Всё вижу. Но это моя жизнь, если хотите – судьба. Не сверну, не уступлю.

Лариса никогда не была расчётливой и алчной блудницей, торгашкой, знающей все хитрости тусовочного рынка, на котором бойко идут с молотка задёшево, за полцены совесть, долг и другие чуждые рынку понятия. Она оказалась на этом рынке случайно, и поэтому растерянной рохлей озиралась по сторонам: как бы не обкрутили, не обставили, как бы не упустить возможность самой разменять единственный оставшийся, а потому и дорогой целковый. Но и тут прогадала. Целковый был разменян, а ссыпавшаяся с её ладони звонкая мелочь такая желанная для неё, уже цены не имела. Она давно не внушала себе как раньше, что у неё всё хорошо. Да и действительно – нелюбимый муж, семейные разборки, от которых воротит, потому что сердце рвётся из клетки, туда, на свободу, к другим рукам, другим глазам, другому ощущению счастья. У неё всё – плохо. Вадим невыносим, Вадим туп, груб, невоспитан. Она сказала себе – хватит. Надо, наконец, посмотреть правде в глаза и признаться себе, что у них с мужем будущего нет.

Но смотреть в глаза правде – наука мудрая. Можно считать, что смотришь правде в глаза, а на самом деле от этой правды отворачиваться. Как часто мы не видим правды, потому что не хотим. Потому что если увидим – ужаснёмся её определённости. Ларисина правда и была такой. Она видела только одну сторону медали. «Хватит. Мы с мужем очень разные. У нас нет ничего общего. У нас даже детей нет! Что это за семья, в которой нет детей? Нет детей! Нет детей! Нет детей! Вот главная причина. Я так и скажу ему. Причина развода: у нас нет детей». Лариса очень хотела родить ребёнка от Славика. Ей казалось, тогда он окончательно сделает выбор – уйдёт от Нины, они распишутся. Квартиру они с Вадимом разменяют. А Даша? А что – Даша? Лариса сама будет напоминать Славику, что надо навестить дочку, сама станет выбирать ей подарки, да если Нина не станет возражать, они смогут забирать Дашу к себе на выходные. Как красиво, как хорошо. Ларисино сердце заходилось от собственного благородства. Она рисовала картины одна одной краше и – лукавила. Славик... Он, конечно, любит её, но готов ли он вот так же как она ради него, в омут? Готов ли через все препятствия – к ней, к Ларисе? Чего-то она определённо не хотела видеть. И здесь услужливое воображение рисовало ей её самого лучшего на свете Славика – легкоранимым, утончённым. Ему трудно, он мечется между двух огней, он любит дочку и только ради неё терпит свою постылую жену. Ведь он рассказывал ей много раз о своих семейных ссорах. О, это самые желанные для Ларисы рассказы Славика. Она обожала слушать о ссорах, хотя скрывала это от Славика.   Славный Славик...

В тот день он зашёл к ней уже в самом конце рабочего дня. Был расстроен.

- Опять что-то дома? – спросила она сочувственно.

Отмахнулся:

- Пустяки, обойдётся.

Тут Ларису понесло:

– Не обойдётся, Славик. Пора быть честными. Пора уже на что-то решаться.

Он посмотрел на неё печально и нежно.

– Ларик, давай подождём. Я понимаю, как тебе тяжело, но и меня пойми. У меня ребёнок...

– А у меня нет ребёнка! – Лариса почти взвизгнула. – У меня нет ребёнка, а годы уходят! Я тоже хочу быть матерью, понимаешь? Понимаешь...

Она заплакала. Выскочила из-за стола, метнулась к окну. Знала: он сейчас подойдёт, встанет рядом.

Подошёл. Встал рядом. Кто-то приоткрыл дверь, но, увидев Славика, прикрыл её снова. В «Гудвине» давно привыкли к их роману.

– Ларик, ты  же умница, ты же у меня целый главный бухгалтер. Ума палата! Ну потерпи, солнышко, потерпи..

Он легонько обнял её за плечи. Она утёрла слёзы и благодарно заглянула в его глаза.

А вечером, решительно тряхнув светлой прядью, сообщила мужу, что разводится с ним.

– Ну и катись! – гаркнул Вадим, – только имей в виду, я квартиру разменивать не буду. Так что собирай вещички и иди... – он грязно ругнулся, и, включив на всю мощь телевизор, развалился в кресле.

Никаких длинных монологов насчёт детей произносить не пришлось. Лариса удивилась той лёгкости, с какой Вадим согласился на развод. Ни упрёков, ни призывов одуматься. Будто и не было пяти лет совместной жизни. А может быть, он не воспринимает её заявление всерьёз? Перебесится? Не перебесится! «Я, Вадим, слов на ветер не бросаю, я отвечаю за свои слова. Ты думаешь, буду унижаться, да? Не буду. Надо – уйду! Да вот хоть сейчас, сию минуту. Ночь на дворе? А я всё равно уйду».

Она кидала в спортивную сумку какие попало вещи, пижаму, бижутерию, баночки с кремом, старый свитер. Без разбора, не думая, зло. Надела куртку, будто с разбега в неё влетела. Надвинула почти на самые глаза вязаную шапочку. И – шагнула на лестничную площадку. Будто с перрона прыгнула в набирающий скорость поезд.

Ночевала в офисе. Утром сообщила Славику, что ушла от мужа. Он ничего не сказал.

 

 

***

А всё-таки она молодец! Так решительно и навсегда порвать с

прежней жизнью. Лариса сняла квартиру, небольшую, но очень

уютную, с крошечным балкончиком в тихий двор, кухонькой,

где было всё: холодильник, посуда, даже миксер, даже

электрическая мясорубка.

Конечно, Вадим позвонил:

– Не дури. Хватит людей смешить.

А она ему! Вот уж отвела душу! Про всё, что копилось и требовало выхода. И – про детей. Нашла очень больное, унизительное, нечестное слово:

– Импотент.

Смолчал. Потом глухо, почти шёпотом:

– Дура.

Теперь, наверное, всё. Документы – формальности. Их разведут быстро, потому что у них нет детей. Лариса моет посуду на кухне и почти радуется обретённой вдруг свободе. Сейчас она всё вымоет и будет накрывать на стол. Она ждёт Славика. Чем ближе час встречи, тем сладостнее на душе. Стол накрыт на две персоны. Красивая скатерть, закуски, бутылка хорошего коньяка. Свечи. Стрелки часов почти у цели. Сейчас он позвонит в дверь, сейчас…

Лариса больше всего любила эти минуты ожидания. Ей хотелось встретить Славика чуть загадочной, великодушной, элегантной. Она тщательно продумывала наряды, ей нравилось уже дня за два до встречи представлять, в чём и как встретит она любимого, чем будет угощать, о чём рассказывать. Вот и сейчас приготовила ему новость, вернее, просьбу, вернее – свой потрясающий план. Они вместе полетят в Турцию! На недельку, не больше. Он по делам фирмы, а она заболеет и возьмёт больничный. Никто ни о чём не догадается. А если и догадаются – плевать. Ей всё равно. Ей уже давно всё равно... Звякнул звонок в двери. Знакомо, будто вода пробулькала – буль-буль, потом ещё раз – буль-буль. Это буль-буль – самое родное буль-буль на свете. Лариса несколько секунд пережидает, не будет же она как девчонка лететь со всех ног к двери. Идёт степенно, не торопясь. «Это ты...», – говорит равнодушно и радостно одновременно.

– Это я, Ларик, это я…

Славик с цветами. Вернее, с одной тёмно-бордовой розой. Он всегда приходит с цветами, не то что Вадим. Купит в день рождения нелепый букет в гофрированной юбке, да ещё восьмого марта осчастливит схваченной второпях у метро веткой мимозы. А Славик... Славик – другое дело. Они ужинают при свечах. Славик нахваливает Ларисину запечённую с грибами рыбу.

– Умница, очень вкусно, как всегда...

Потом хлопает себя по лбу:

– Я же подарок тебе принёс, забыл совсем. Ну-ка, дай руку, и закрой глаза.

Лариса послушно и счастливо закрывает глаза. Славик надевает ей на палец колечко. Серебряное, неширокое.

– Смотри, тут написано: «Спаси и сохрани». Носи и помни, что тут написано.

Лариса крутила колечко на пальце, рассматривая надпись. Она не была верующим человеком. Нет– нет, ни в коем случае не атеистом, нo как-то обходилась без молитв, за церковными праздниками не следила, и уж, конечно, не постилась. А Славик после работы в паломнической службе «Лампада» был человеком церковно-грамотным. Он много знал и старался привить интерес к православию Ларисе. Она отмахивалась, а иногда, когда он её утомлял разными наставлениями, огрызалась:

- Если ты такой святой, то почему жене изменяешь?

Славик сразу темнел лицом.      

- Не всё так просто, как ты думаешь.

Ладно. Сегодня она промолчит. «Спаси и сохрани», конечно, неплохо, но только если сам себя сохранишь. Ведь и пословица такая есть: «На Бога надейся, а сам не плошай». Но сегодня она спорить с ним не будет. Но и откладывать разговор о предстоящей поездке в Турцию тоже. Лариса немного боялась. А что если возьмёт и не согласится.

- Славик, давай куда-нибудь поедем. Ненадолго, на недельку, например, в Турцию, – решилась, наконец.

Тон у неё был заискивающий.

– Да-да, конечно, только не сейчас, попозже. – Славик и согласился и отмахнулся одновременно.

–  Нет, сейчас. У тебя в конце недели командировка в Анталию. Я возьму больничный...

– Лариса, ну сама подумай, – Славик стал заметно нервничать, – у меня там каждый час расписан, что ты будешь делать целыми днями одна, по отелю слоняться?

– По отелю слоняться...

– И вообще! У наших и так мозоли на языках от сплетен, ещё дров в костёр подкидывать?

- Дров в костёр подкидывать... – Лариса задумчиво повторяла слова Славика и крутила на пальце серебряное колечко. Потом вскинула на Славика дерзкий взгляд.

- Значит, спаси и сохрани, говоришь?

Тот насторожился:

– Ты что?

– А вот что, Славик. Хватит дёргать меня за верёвочку. Я тебе не кукла, а ты не кукловод. Сколько можно кормить меня обещаниями? Когда ты, наконец, сообщишь жене обо всём? Ты мне только обещаешь. А я обещаниями сыта. Я ушла от мужа, я сняла квартиру. А что сделал ты?                                                                                                          Лариса почувствовала как кровь приливает к вискам. Нет, нет, ему надо всё сказать, надо! Сколько можно слышать одни обещания? Она ими сыта.

– Я сыта твоими обещаниями, сыта! – вдруг закричала она истерично, выскочила из-за стола, бросилась на диван, ничком, уткнулась в подушку.

– Не устраивай истерик! – прикрикнул на неё Славик.

Это было той каплей, которая вконец переполнила чашу Ларисиного терпения.

– Ах, истерик тебе не устраивать? Не нравятся тебе мои истерики? Я у себя дома, между прочим. Эту квартиру я снимаю, а не ты. На свои собственные деньги. А ты у себя дома командуй, понял? Своей женой.

– Понял. Я ухожу. Иду командовать своей женой.

Такой наглости Лариса не ожидала. Она вскочила, заплаканная, всклокоченная, некрасивая. Ей хотелось сказать что-то очень обидное, но от злости слов не находилось. Тогда она сдёрнула с руки подаренное Славиком колечко и швырнула его ему в лицо:

– Забирай! Пусть твою жену оно хранит!

Колечко упало к ногам Славика. Он поднял его. Смерил Ларису презрительным взглядом. И – ушёл.

Вот уж она наревелась вдоволь. Свечи в подсвечнике давно оплавились и погасли, а она всё плакала. Плакала, а сама надеялась, что Славик вернётся, виноватый, нежный, сядет рядышком на диван, погладит по плечу. А она попросит у него прощение за истерику, за дурные слова. Она скажет ему, что не хочет ни в какую Турцию, вообще никуда, только бы он был рядом, только бы скорее ушёл от жены, и они заживут прекрасно, благополучно, весело. Ведь должен же он понимать, как устала она делить его с Ниной, как устала таиться от людей, как вообще устала...

Заснула Лариса. Поджав ноги, свернувшись калачиком. Выплакав все положенные на сегодня слёзы.

 

***

Утром Славик позвонил. Попросил прощения. Ларисино сердце благодарно возликовало. Какая же она непутёвая, поганый язык – чего только вчера не наплела. Надо учиться сдерживаться, она же не какая-нибудь базарная баба, она – главный бухгалтер, у неё высшее образование. Славика можно понять. Пришёл с цветами, с подарком, а она налетела на него как пантера, кому такое понравится.

– Славик, – сказала она виновато, – ты прости меня, я вчера не помнила, что творила. Но я... я устала очень, Славик, давай что-то решать, я не могу больше так жить.

– Потерпи. Я не могу сказать пока Нине правду. Пойми меня,  ведь у нас дочка, сколько раз собирался сказать, но – не хватает духу.

– Я могу тебе чем-то помочь?

– Чем, Ларик, чем ты поможешь мне?

Быстро, почти стремительно идёт по старому парку молодая женщина. На ней тёплая куртка с капюшоном, брюки, из-под капюшона вылезла и слегка растрепалась светлая прядь. Голубые глаза сосредоточенно сощурены, по всему видно – не даёт покоя женщине непростая дума. Старый парк помнит эту женщину другой. Ещё прошлой осенью она охотно шуршала листвой, не торопясь брела к троллейбусной остановке. Парк не любит, когда по нему торопятся, мельтешат, он вообще любит порядок. Вот и деревья его выстроились в строгом порядке, хоть большие да важные, а не нарушают общую геометрию, не сбиваются с ритма прекрасного однообразия аллей. С вершин повидавших многое на своём веку тополей, парк смотрит на суетных людей осуждающе и грустно. И хотя нешуточные предзимние ветра пообрывали уже всю листву, парк хранит своё достоинство, как хранит его разорившейся и обносившийся вконец интеллигент. Качает голыми ветками, недоумевает, куда постоянно несутся люди? Туда-сюда, туда-сюда. Стучат каблуками или шаркают стёртыми подошвами, несут тяжёлые сумки или размахивают пакетами, идут по одному или по двое, или вообще стайкой, если особенно подростки, но всё равно – торопятся. Будто кто-то озорства ради перевёл их часы назад, и они теперь всё навёрстывают, всё навёрстывают. Вот и эта женщина. Куда несётся? Ведь рабочий день закончился, можно и дух перевести, подышать сыроватым и терпким воздухом поздней осени да и попридержать свой бег. Старому парку не понять людской торопливости. Ему не понять, почему смотрит настороженно и колюче молодая женщина, не по сторонам смотрит, а в себя, в глубину своего изболевшегося сердца?

У парка своя правда, а у неё, у Ларисы, своя. Она решилась на что-то серьёзное. Похоже, что так. Последние полгода их со Славиком романа, когда она обрела, как ей казалось, настоящую любовь, уравнять её в правах на Славика с его женой мог только их общий ребёнок. Но время шло, и Лариса, как не прислушивалась к себе, так ничего обнадёживающего не слышала. Славик на эту тему никогда разговора не заводил, Лариса по гордости тоже. Но нервничала всё больше и больше.

– Я могу тебе чем-то помочь? – спросила она его вчера вновь.

- Чем, Ларик, чем ты поможешь мне...

Действительно, чем? Если бы ребёнок... Тогда всё – проще. Славику пришлось бы поставить точки над «i». А так – всё тянет, всё откладывает. Конечно, это непросто. Нина, похоже, до сих пор ни о чём не догадывается. Удивительно, что никто из гудвинцев, на чьих глазах уже практически без стеснения третий год  пишется их роман, не позвонил Нине и не сообщил потрясающую для неё новость. Не намекнули, что она, Нина, жила в преддверии беды, а Лариса – в преддверии семейного счастья. Конечно, в глубине души, почти на самом его донышке, ютилась  тревога. Славик никогда не заводил разговор о разводе сам, а Ларисе всегда отвечал одинаково ласково:

– Потерпи.

Счастливое сердце слепо. Лариса гнала от себя тревогу и как всякая любящая женщина старалась Славика оправдать. Ему трудно, его можно понять. Ведь он говорил, что несколько раз пытался начать разговор, но в последний момент... Да, так он ещё долго прособирается. А ждать она больше не может. Не может она ждать. И у неё созрел план.

 

 

***

– Нина Владимировна? Здравствуйте! Меня зовут Зоя Андреевна. Месяц назад ваш муж обращался ко мне за помощью – подыскать подешевле квартиру. Вы ведь ищете квартиру?

– Да-да, наша нас устраивает, но дороговато.

– Есть вариант. Можно посмотреть. Я звонила вашему мужу на работу, но он, сказали, уехал в командировку.

– Да, он в Турции, ненадолго.

– Я советую его не дожидаться. Вариант неплохой, посмотрите.

– Я готова. Записываю адрес.

Лариса диктовала Нине свой собственный адрес и сердце её громко колотилось.

– До встречи. Я вас жду.

Всё. Отступать некуда. Она поможет Славику и всё возьмёт на себя. Ей тоже нелегко, но всё-таки ему труднее. Нина пришла, как и условились, вовремя.

- Зоя Андреевна? Здравствуйте. Я Нина, вы звонили мне …

 Так вот она какая, жена моего Славика. Ничего особенного. Невысокая, чуть полноватая, какая-то простецкая, что ли. У неё не было никакого шарма, голос глуховатый, курит, наверное. Русые волосы, короткая, без искусов, стрижка, открытый взгляд. Ну, очень обыкновенная. Лариса сразу же успокоилась. Она лучше Нины, бесспорно лучше. Странно, что такого особенного разглядел в ней Славик – красавец, утончённая натура. Чувство превосходства перед Ниной прибавило уверенности. Я смогу найти слова, я всё ей объясню. Она поймёт.

– Проходите. Не снимайте обувь, не стоит. Может быть, чаю?

– Я тороплюсь. А квартира маленькая, не больше нашей. – Нина деловито оглядывалась по сторонам, – сколько вы за неё хотите?

- Нет-нет, всё-таки от чая вам не отвертеться. Вопрос лучше решать за столом. Вы со мной согласны? – Лариса улыбнулась.

Я во сто раз лучше Нины. Всё у нас будет хорошо. Всё у нас со Славиком будет хорошо.

– Так сколько вы за неё хотите? – Нина села на краешек стула, развернула конфетку, отхлебнула из чашки.

- Нина Владимировна, а ваш муж скоро вернётся?

- Скоро. Он ненадолго. Он нас с Дашкой надолго не оставляет.

– Любит дочку?

– А кто же своих детей не любит? Она на него очень похожа, вылитый Славик.

Нина рассказывала охотно и искренне. Потом спохватилась.

– Мне идти пора. Давайте о деле.

– Давайте, – Лариса собралась с духом, – понимаете, Нина Владимировна.

– Да просто Нина, можно без отчества.

– Нина, когда Славик уезжал, он попросил меня...

– Я знаю. Мы давно подыскиваем подешевле...

- Дело в другом... Я эту квартиру не сдаю.

Нина посмотрела на Ларису растерянно.

- А какую вы сдаёте? По какому адресу?

Всё. Больше тянуть нельзя.

– Никакую. Я пригласила вас поговорить о Славике. Понимаете...

– Что с ним? Что с ним, я спрашиваю? Он не в Турции? Где он? – Нина выстреливала в Ларису вопросами, – и вообще, кто вы такая?

-Успокойтесь. Я вам сейчас всё объясню. Ничего со Славиком не случилось, он жив – здоров, он в Турции. Но он... он не вернётся к вам. Он любит другую женщину. Он попросил меня сказать вам об этом.

Нина вспыхнула. Зло посмотрела на Ларису.

– А вы кто такая? Почему это он вас попросил? Вам что, в радость выполнять такие грязные поручения?

– Я не могла отказать Славику.

– Его зовут Вячеслав Степанович.

- Для меня он Славик.

- Послушайте, Зоя Андреевна, вы ведёте себя как гадкая интриганка. Зачем вы меня сюда заманили? Что, нельзя по телефону было сказать? Или... или вам доставляет удовольствие...

- Хватит. Дело сделано. Ещё раз повторяю: ваш муж любит другую женщину. Понятно? Или ещё раз повторить?

Раздражение Ларисы росло, беседы по душам явно не получалось.

– Да вы всё врёте! Он обожает Дашку и никогда её не оставит. Так и передайте вашей стерве. Жалко, что она сама не пришла. Я бы ей...

– Что бы вы ей? Ну что, что? – Лариса пулей выскочила из-за стола и вплотную подошла к Нине.

Нина смерила Ларису презрительным взглядом. Полезла в сумочку, достала фотокарточку дочки.

- Смотри, – она перешла на ты, – смотри, это Дашка. Его радость, смысл его жизни. Да никогда ради какой-то шлюхи он дочку не оставит. Так и передай...

На Ларису хитренько смотрела девочка-ангелочек. До боли знакомые глаза сощурились в улыбке, нос слегка сморщила, ох, и весело ей, ох, и радостно ей жить на этом свете! А она, Лариса, шлюха?! У неё нет ребёнка, и эта ненавистная женщина смеет обзывать её шлюхой?

Тут она увидела на Нининой руке колечко. Серебряное, неширокое, с надписью «Спаси и сохрани».

– Откуда у вас это кольцо? – спросила Нину.

Нина такого вопроса не ожидала. Ответила устало, без злобы:

- Муж подарил. Перед поездкой в Турцию. А что?

 Стало темно в глазах от подкатившей лютой ненависти.

– А то, – тихо, отчётливо выговаривала каждое слово Лариса, – это моё кольцо. Мне его подарил Славик... Мой Славик, поняла? Ты уродина! Никаким ребёнком ты его не удержишь. А теперь пошла вон! – она толкнула Нину к выходу.

Нина покачнулась, но удержалась на ногах:

– Не прикасайся ко мне!

Лариса нервно расхохоталась:

–  Нужна ты мне. Прикасаться к тебе. Мараться.

И получила от Нины звонкую пощёчину. Покачнулась – и с побелевшим от бешенства лицом – размахнулась в ответ. Теперь покачнулась Нина и упала бы между холодильником и кухонным столом, да удержалась чудом, ухватившись за висевшую над столом полку.

- Шлюха, поганая шлюха! – крикнула она охрипшим голосом, вернее, хотела крикнуть, а получился шёпот.

От ненависти и бессилия, Лариса ударила её ещё раз. Из носа Нины закапала кровь.

– Что, хватит? Или мало? Уродина.

Нина плюнула Ларисе в лицо, а та, не помня себя, в бешенстве заорала:

– Пошла вон! Скотина! Скотина!

И вот они уже впились друг в друга. Нина в Ларисину белокурую прядь, а Лариса в воротник вязаной Нининой кофточки. Кофта не выдержала силы ненавистных рук, ворот растянулся почти до рукава, тонкая пряжа повисла лохмотьями. Дрались безжалостно. Не помня себя, наносили друг другу удары – изощрённо и больно. Они уже не выкрикивали друг другу поганых слов, дрались молча, сосредоточенно. Летела со стола посуда, уже и штора, сорванная с карниза, валялась на полу. Нина, в очередной раз, вцепившись в Ларисины волосы, изо всех сил влепила её в стену. Ларисина голова дёрнулась, сильно ударившись о полку с посудой. Полка с грохотом сорвалась. Посыпались чашки, кастрюли, ножи и вилки. Лариса потеряла равновесие и рухнула спиной на весь этот кухонный скарб. Нина бросилась на неё сверху, придавила и стала тянуть руки к Ларисиному горлу. Лариса увёртывалась и чувствовала, слабеет. Нина нащупала валявшийся рядом нож и хотела уже садануть им в ненавистную Зою Андреевну, но Лариса, вцепившись в Нинину руку, прижала её к полу. Нож всё же слегка задел Ларису чуть пониже груди, едва царапнув, но, обдав жаром, словно его успели раскалить. Нина выпустила нож и тут уж Лариса, ловко его перехватив, изо всех сил саданула ножом по Нининому лицу. Нож глубоко рассёк ей губу и, крепко зажатый в Ларисиной руке, пробороздил Нинину шею. Нина истошно закричала. Алая кровь обильно потекла из глубокой раны, промочив мгновенно измятую в потасовке, валявшуюся на полу штору. Лариса, щедро вымазанная в Нининой крови, валялась на ворохе кухонной посуды, с зажатым в пальцах ножом. Бледная, с остановившимся от ужаса взглядом, Нина истошно кричала:

– Помогите!

Потом вдруг затихла и заплакала. Измученно и обыкновенно, как плачут женщины, которые уже ничего не хотят. Лариса поднялась. Исцарапанное Ниной лицо припухло, глаза смотрели сухо и сосредоточенно. Она почему-то подняла с пола измятую, в кровавых подтёках штору, подставила валявшуюся рядом кухонную табуретку, поднялась на неё и ... стала прилаживать штору к карнизу. И тут в дверь позвонили.

 

 

***

Она помнит всё до мелочей. Как открыла. Как в квартиру ворвались три милиционера, вызванные перепуганными грохотом и криками о помощи соседями снизу. Как чуть позже приехала скорая и увезла истекающую кровью Нину. Как её, Ларису, везли в дежурной машине в отделение, а она смотрела из окна на прохожих – спокойно и сосредоточенно. Рассматривала рекламные щиты. Лишь изредка она слегка прикасалась пальцами к исцарапанной щеке, слегка ойкала и отдёргивала руку. И допрос она помнит до мелочей. Помнит, что отвечала спокойно, говорила всё, как есть.

– Значит, мужика не поделили? Ох, бабы, бабы, умом-то вас Бог не отметил. Ты хоть знаешь, что тебе теперь светит? Знаешь?

– Мне всё равно.

Дача показаний, долгая писанина дежурного измотала Ларису вконец. Она хотела рухнуть прямо вот сейчас, на пол, и заснуть, и не просыпаться. В камеру её привели уже к вечеру, и она, всё ещё плохо представляя, зачем она здесь, свернулась калачиком на койке и мгновенно заснула.

Утром её разбудила немолодая, круглолицая женщина в грязном цветастом платке. Спросила не церемонясь:

– По какой?

–  Что по какой? – не поняла Лариса.

– Статья какая, спрашиваю?

– Статья? – Лариса растерянно на неё смотрела, – я не понимаю.

– Ты что, совсем отмороженная? – женщина хрипло засмеялась, – тебя сюда за что?

– Я... за драку. Отношения с одной выясняли, подрались.

–  Побои засвидетельствовала? – деловито спросила сокамерница.

– Да у меня и нет особых побоев, щека вот только... – Лариса дотронулась до ссадины.

–  А у подруги твоей?

– Она мне не подруга, – замотала головой Лариса и вздохнула, – её в больницу увезли с ножевым ранением.

– Я тебя поздравляю, – ещё раз хрипло хохотнула сокамерница, –  сто одиннадцатая тебе обеспечена. От двух до восьми – не меньше.

– Каких восемь лет? – Лариса смотрела на сокамерницу с ужасом. Наверное, только сейчас она начала осознавать, что всё, что случилось – страшно и непоправимо. Её стал колотить мелкий озноб и уже через минуту она билась в истерике. Вызвали врача. После укола Лариса затихла. Накрывшись казённым одеялом, проспала до  ужина.

Потом её опять допрашивали. Она отвечала заторможено, подбирая слова. Следователь, пожилая, излишне полная женщина с сединой, пробивающейся сквозь крашеные волосы, в массивных очках, въедливо переспрашивала, уточняла. Никаких эмоций на лице у следователя Лариса не уловила. Вопрос-ответ, вопрос-ответ. Рассказала, всё как было. Чего уж теперь юлить, только запутаешься ещё больше. Потянулись, но к удивлению Ларисы не так медленно, как должно быть, дни к суду. Она притерпелась кое-как к маленькой камере с затхлой и сладковатой духотой, к своим сокамерницам: двум наркоманкам, взятым с товаром на вокзале, и старой, совсем опустившейся воровкой, с опухшими, изъеденными язвами ногами. Здесь, в камере предварительного заключения, каждый выживал как мог. Никто почти ни о чём друг друга не спрашивал и Ларису это устраивало. Она молчала целыми днями и – думала. Сначала о той сенсации, которую переживёт её родной  «Гудвин». Вот уж наохаются, наахаются, вот уж посудачат всласть. Главный бухгалтер – такое! Она представляла лица сослуживцев и в который раз ловила себя на том, что сама не верит в происходящее. Думала о Славике. Вот он возвращается из Турции, а ему говорят, что жена в больнице, порезанная его любовницей. Теперь-то Лариса не обольщалась на свой счёт. Конечно, он сразу побежит к жене в больницу. А потом – к ней? Вряд ли... Теперь у Нины все козыри: она законная жена, пострадавшая от руки распоясавшейся хулиганки. Конечно, Славик от Нины своё получит, но милые бранятся, только тешатся. А она будет мотать срок и вспоминать долгими зимними вечерами прекрасные встречи со Славиком при свечах, его цветы, его сладкие речи, от которых плыла под ногами земля.

А вдруг он придёт? Бухнется в ноги и будет вымаливать прощение за то, что так долго её мучил, за то, что довёл до нервного срыва. Вряд ли... Но неужели можно вот так сразу всё забыть, неужели можно... Она лежала на тюремной койке и смотрела в высокий потолок с крошечной лампочкой посередине. Безрадостные думы совсем одолели её, она теряла силы, не высыпалась, потому что старая воровка храпела, а Лариса только кусала губы и плакала. Но она понимала: главное её испытание впереди.

Время шло к суду.

Славик всё-таки пришёл. Её вывели на свидание к нему и она очень смущалась своего вида. Опухшая от слёз и от недосыпа,  в замызганных брюках, несвежем свитере.

– Здравствуй, – сказала тихонечко, еле слышно.

Он не ответил, только кивнул. Потом заговорил каким-то чужим голосом:

- Прошу тебя оказать мне услугу. Это в твоих интересах. Человека, которого ты изувечила, ты не знаешь. Запомни: не знаешь. Тебя ничего с ним никогда не связывало. Я настаиваю на этом. Думаю, у тебя хватит ума сделать так, как я прошу.

Лариса смотрела на него с удивлением. Это был не Славик. Это был Вячеслав Степанович Устюжанин. Человек, с которым действительно её ничего не связывает.

– Хорошо, Вячеслав Степанович, я всё поняла. Обещаю выполнить вашу просьбу.

Её повели назад в камеру. Она не оглянулась. Заключённым не положено. На следующий день дала новые показания. Женщина, которой она нанесла тяжкие телесные повреждения, ей незнакома.

Это правильно, – следователь, сверкая очками, некоторое время рылась в столе в поисках ручки. – Надо говорить правду. Почему вы назвались не своим именем? Потерпевшая говорит, что вы представились ей как Зоя Андреевна.

- Да, это так. Я хотела сдать ей квартиру, но не хотела называть имя.

– Почему именно ей?

– Мне было всё равно. Пришла она.

– Потерпевшая утверждает, что вы находились в чужой квартире, и что вы её туда заманили хитростью. Что вы её... похитили.

–  Что?!

– Да, есть такая статья. Очень серьёзная. Если незнакомый человек заманивает незнакомого человека... Это похищение. Но с какой целью вы её похитили?

– Без всякой цели. Я её не знаю.

– И телесные повреждения нанесли ей без всякой цели?

Запутывалась. Следователь видела это и слушала её с интересом.

Время суда приближалось. Лариса уже всё хорошо поняла. Отказавшись от показаний, что ссора с Ниной произошла из-за ревности, так сказать, на бытовой почве, Лариса сама сменила себе приговор на более серьёзный. Она выполнила просьбу Славика, но теперь её дела оказались совсем плохи. Версию ограбления Нины Ларисой следствие отмело, как несостоятельную. Были запрошены документы. Благосостояние Ларисы оказалось в несколько раз выше, чем у Устюжаниных. У Ларисы с мужем трёхкомнатная квартира, машина, есть сбережения на книжке, должность у Ларисы солидная, значит и зарплата тоже. А Устюжанины снимают жильё, получают намного меньше, у них ребёнок, значит, ещё расходы... На суде прокурор потребовал для Ларисы восемь лет строгого  режима. Дело отправили на дополнительное расследование, так как многое оставалось не понятным. Через два месяца назначили повторное слушанье. Из зала суда Ларису под подписку о невыезде отпустили домой. Ехать к мужу не хватило духу. Да и зачем? Она там такая теперь не нужна, и, как оказалось, не нужна и Славику. Она вернулась в ту квартиру, которую снимала. Навела порядок, выстирала шторы, кухонную полку повесить без мужской помощи не смогла, поставила её прямо на стол – и так сгодится. Казалось, она уже притерпелась к боли, но – только казалось. Ей сказали, что восемь лет дадут вряд ли, немного скостят, но ведь и шесть – вечность. Это же целых шесть зим, шесть вёсен, всего по шесть. Это сколько же ей будет, когда она освободится? Господи, почти сорок! Куда она тогда, без семьи, без работы? Особенно её пугало два слова – «строгого режима». Она представляла, что шесть или больше  лет она будет сидеть в стылой камере с тараканами,  давиться тюремной баландой, терпеть изощрённые издевательства сокамерниц... Только не это!

Лариса осунулась, подурнела. Она смотрела из окошка квартиры вниз затравленно и воровато. Больше смерти она боялась приближения суда. Время шло....

 

Отрывок из повести «Какого цвета боль?»

© Яхрома, Троицкий собор, 2007.

 

 

 

В обмен на право публикации очерков издательство попросило нас опубликовать информацию:

Книги Наталии Сухининой «Где живут счастливые?», «Куда пропали снегири?», «Какого цвета боль?» можно приобрести по почте в любом регионе России. Заявку можно отправить по электронной почте trsobor@

Статья помогла? Поддержите работу сайта!

Перевести средства на работу сайта

Помочь делом

Поделиться статьей:

Поделиться

Твитнуть

7331